Все дальше и дальше приходится уезжать в тоисках мест, где еще можно подержать на леске достаточно увесистую добычу. Реки Севера и Сибири, да еще самые низовья матушки-Волги - вот, пожалуй, и все, что еще способно порадовать нашего брата. Одним из таким мест остается пока и Ахтуба. Рыболову, привыкшему к тихим и ласковым речкам Русской равнины, воспетым еще Аксаковым, странным покажется эта река, более похожая на канал, заросший с обеих сторон дубами, акациями и колючим, густым кустарником. Я приехал сюда по железной дороге. На жительство устроился в небольшом, на две комнатки, кирпичном домике, принадлежавшем лесной опытной станции. В одной комнате жил овчар Ахмед с пятнадцатилетним сыном, а вторую предоставили мне. В этой пустовавшей до меня комнате было полно каких-то подозрительных пауков и быстроногих букашек, толпами бродивших по полу. Пришлось поставить ножки железной кровати в пустые консервные банки и. налить в них воды, а над постелью натянуть марлевый полог. Печь с плитой стояла на улице, под дощатым навесом. Водопровода, естественно, не было. Зато как символ современного сервиса сверкал белизной зиловский холодильник.
Отложив спиннинг, я принялся переналаживать удочку. Сняв поплавок и грузило, я поймал на мух, с поверхности, несколько крупных уклеек. Затем принялся исследовать, что .за хищник прятался под днищем понтона? А что он там сидел, быть может и не один, было ясно по тому, как время от времени стремительно убегали в сторону стайки уклеек. Переменив на удилище катушку, я привязал к более толстой леске тяжелое грузило, поставил металлический поводок, насадил на тройник уклейку и опустил ее с носа понтона на его днище. Почти тотчас последовала поклевка. Но тройник оказался пустым: кто-то ловко сдернул уклейку с крючка. Стало ясно, что вместо тройника надо было поставить снасточку с несколькими крючками. В тот вечер мне не удалось поймать жереха. Сварив уху из нескольких жирных, толстолобых тарашек (так здесь называют густеру), тоже, к моему удивлению, попавшихся на быстром течений, остаток вечера я посвятил бытовому устройству. А утром пришлось пойти за хлебом километров за- пять. Эта вынужденная прогулка познакомила меня с местной системой ирригации, в которую подавал воду насос на понтоне.
В одном из заросших рдестом каналов струя воды из трубы вымыла довольно значительный водоем. Вокруг .него выросли кусты ивы. На поверхности воды плавали круглые листья кувшинок. А под ними, словно в аквариуме, разгуливали небольшие сазанчики, плотички, густерки... Но что это? Из-под листа кувшинки выглядывает, как из-под зонтика, серый, с рыжими крапинками хвост небольшой щучки. И рыбешки преспокойно плавают рядом с ней! Видимо, аппетит хищницы еще не проснулся. Да и куда ей было спешить? Добыча ведь -"никуда не денется... Но вернемся к Ахтубе и жерехам. Каждый день утром и вечером, когда не грохотал на понтоне дизель, они совершали свои стремительные пробеги мимо него. Но, сколько я ни бросал блесну в самую гущу их стаи, они не обращали на нее никакого внимания. - У них сейчас состязания, - пояснил дежурный механик. - Спартакиада! Ловить надо во-о-н там! - показал он на рябившую под солнцем струю на середине реки. - Сумеешь добросить? Я добросил свой никелированный, граненый "Девон" до этой струи. И после ряда попыток подвел к борту понтона брыкавшегося серебристо-голубого красавца. Он был великолепен в подсачеке и еще несколько секунд на железной палубе. Темная, с отливом под вороненую сталь спина, серебряные бока, сизые плавники и хвост. Весь он был как слиток живого металла - упругий и гибкий. Торпеда, вытащенная на сушу!
Но все это длилось считанные секунды. Почти сразу же краски стали тускнеть, гладкая, влажная гибкость исчезла, удары тела ослабли. И радость моя погасла. Посадив жереха на кукан, я переключился на ловлю неповоротливой, благодушной тарани и небольших, размером с селедочку иваси, чехонек, которые стояли вполводы ниже понтона. Ловить их приходилось "на чуть", без поплавка, но зато с двойным спиннинговым грузилом, потому что иначе леску тотчас сносило течением. Но эта ловля быстро приелась. Стояли погожие сентябрьские дни. Изнуряющая жара закончилась, но купаться еще было приятно. Однако рядом с водой- то и дело встречались змеи. Большей частью ужи, но нередко и узорчатые гадюки. Мало радости доставляли и мысли о скорпионах и каракуртах. Правда, эти последние предпочитали сухие степи, и на орошаемых землях, тем более у реки, я их не видел. Все, о чем так мечталось в Москве, исполнилось: пойман жерех, вытащен из-под днища понтона прятавшийся там солидный судак, взяты два неплохих леща, была чехонь, тарань. Вот только поймать сазана не удавалось. Самостоятельно, без подсказки я отыскал его стоянку. По вечерам и утрам среди коряг и упавших в воду деревьев, у самого берега одна за другой показывались темные, горбатые спины, и круги расходились от неспешных, солидных всплесков.
Среди коряг ловить на снасть с катушкой было немыслимо. Тут требовалось простое, прочное удилище, толстая леска и кованый, крепкий крючок. Удилище я вырезал в прибрежных зарослях еще в первые дни. Сын Ахмеда Борис снабдил меня макухой, едва ли не самой лакомой для сазанов насадкой. Соответствующая леска и крючки у меня, разумеется, были. Я приходил на облюбованное место еще до восхода солнца, пробовал ловить и после заката. Все было тщетно. Проклятая макуха слетала с крючка, а черви мои уже кончились. Так я и уехал с Ахтубы, не поймав сазана. Даже поклевки не было. Прощаться с рекой я снова пришел на понтон. И снова, как только смолк дизель, начался стремительный бег голубых молний. И не было сил оторвать взгляд от этих быстрых и сильных рыб. Я пришел к ним без спиннинга-, пришел просто так, и, что греха таить, мне хотелось как бы молчаливо извиниться перед ними за того, загубленного мною красавца...
Устроив в тени под крылечком свой самый драгоценный груз - ящичек с червями, привезенными из Москвы, я в тот же вечер пошел знакомиться с Ахтубой. Она была совсем рядом. Перейдя по шаткому мостику через впадавший в нее ручей и продравшись по узкой тропинке через прибрежные заросли, я вышел к реке. Широкая гладь ее искрилась под лучами склонявшегося к горизонту солнца. Ниже по течению, в полукилометре от меня, виднелся причаленный к берегу металлический- понтон с мерно стучавшим дизелем и толстой трубой, шедшей от него к берегу. Я направился к понтону. Никто лучше бакенщиков или постоянно живущих на берегу механиков-водогонов не мог рассказать приезжему об особенностях реки и местах обитания рыбы. Но мне сразу не повезло: не успел я пройти и половины пути, как механик выключил дизель и уехал. В наступившей тишине все как-то сразу изменилось. Зашептали листвой кусты, радостно пискнула маленькая пичужка и даже сама Ахтуба, казалось, потекла вольготней и шире. Спустившись по тралу на гулкий железный понтон, я облокотился на поручни и стал смотреть в воду. Дна не было видно. Широкая, полуметрового диаметра труба водозаборника уходила вниз, в глубину, а от насоса, изогнувшись удавом, тянулась к берегу, на поля.
Отложив спиннинг, я принялся переналаживать удочку. Сняв поплавок и грузило, я поймал на мух, с поверхности, несколько крупных уклеек. Затем принялся исследовать, что .за хищник прятался под днищем понтона? А что он там сидел, быть может и не один, было ясно по тому, как время от времени стремительно убегали в сторону стайки уклеек. Переменив на удилище катушку, я привязал к более толстой леске тяжелое грузило, поставил металлический поводок, насадил на тройник уклейку и опустил ее с носа понтона на его днище. Почти тотчас последовала поклевка. Но тройник оказался пустым: кто-то ловко сдернул уклейку с крючка. Стало ясно, что вместо тройника надо было поставить снасточку с несколькими крючками. В тот вечер мне не удалось поймать жереха. Сварив уху из нескольких жирных, толстолобых тарашек (так здесь называют густеру), тоже, к моему удивлению, попавшихся на быстром течений, остаток вечера я посвятил бытовому устройству. А утром пришлось пойти за хлебом километров за- пять. Эта вынужденная прогулка познакомила меня с местной системой ирригации, в которую подавал воду насос на понтоне.
В одном из заросших рдестом каналов струя воды из трубы вымыла довольно значительный водоем. Вокруг .него выросли кусты ивы. На поверхности воды плавали круглые листья кувшинок. А под ними, словно в аквариуме, разгуливали небольшие сазанчики, плотички, густерки... Но что это? Из-под листа кувшинки выглядывает, как из-под зонтика, серый, с рыжими крапинками хвост небольшой щучки. И рыбешки преспокойно плавают рядом с ней! Видимо, аппетит хищницы еще не проснулся. Да и куда ей было спешить? Добыча ведь -"никуда не денется... Но вернемся к Ахтубе и жерехам. Каждый день утром и вечером, когда не грохотал на понтоне дизель, они совершали свои стремительные пробеги мимо него. Но, сколько я ни бросал блесну в самую гущу их стаи, они не обращали на нее никакого внимания. - У них сейчас состязания, - пояснил дежурный механик. - Спартакиада! Ловить надо во-о-н там! - показал он на рябившую под солнцем струю на середине реки. - Сумеешь добросить? Я добросил свой никелированный, граненый "Девон" до этой струи. И после ряда попыток подвел к борту понтона брыкавшегося серебристо-голубого красавца. Он был великолепен в подсачеке и еще несколько секунд на железной палубе. Темная, с отливом под вороненую сталь спина, серебряные бока, сизые плавники и хвост. Весь он был как слиток живого металла - упругий и гибкий. Торпеда, вытащенная на сушу!
Но все это длилось считанные секунды. Почти сразу же краски стали тускнеть, гладкая, влажная гибкость исчезла, удары тела ослабли. И радость моя погасла. Посадив жереха на кукан, я переключился на ловлю неповоротливой, благодушной тарани и небольших, размером с селедочку иваси, чехонек, которые стояли вполводы ниже понтона. Ловить их приходилось "на чуть", без поплавка, но зато с двойным спиннинговым грузилом, потому что иначе леску тотчас сносило течением. Но эта ловля быстро приелась. Стояли погожие сентябрьские дни. Изнуряющая жара закончилась, но купаться еще было приятно. Однако рядом с водой- то и дело встречались змеи. Большей частью ужи, но нередко и узорчатые гадюки. Мало радости доставляли и мысли о скорпионах и каракуртах. Правда, эти последние предпочитали сухие степи, и на орошаемых землях, тем более у реки, я их не видел. Все, о чем так мечталось в Москве, исполнилось: пойман жерех, вытащен из-под днища понтона прятавшийся там солидный судак, взяты два неплохих леща, была чехонь, тарань. Вот только поймать сазана не удавалось. Самостоятельно, без подсказки я отыскал его стоянку. По вечерам и утрам среди коряг и упавших в воду деревьев, у самого берега одна за другой показывались темные, горбатые спины, и круги расходились от неспешных, солидных всплесков.
Среди коряг ловить на снасть с катушкой было немыслимо. Тут требовалось простое, прочное удилище, толстая леска и кованый, крепкий крючок. Удилище я вырезал в прибрежных зарослях еще в первые дни. Сын Ахмеда Борис снабдил меня макухой, едва ли не самой лакомой для сазанов насадкой. Соответствующая леска и крючки у меня, разумеется, были. Я приходил на облюбованное место еще до восхода солнца, пробовал ловить и после заката. Все было тщетно. Проклятая макуха слетала с крючка, а черви мои уже кончились. Так я и уехал с Ахтубы, не поймав сазана. Даже поклевки не было. Прощаться с рекой я снова пришел на понтон. И снова, как только смолк дизель, начался стремительный бег голубых молний. И не было сил оторвать взгляд от этих быстрых и сильных рыб. Я пришел к ним без спиннинга-, пришел просто так, и, что греха таить, мне хотелось как бы молчаливо извиниться перед ними за того, загубленного мною красавца...